29 марта 2024, пятница, 18:22
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

25 ноября 2009, 08:50

Модернизация или инновация

Заклинания по поводу инновации и модернизации заполняют речи государственных деятелей и страницы СМИ. Разобраться в реальном смысле этих понятий в применении к современной России попробовали председатель редакционного совета «Полит.ру» Дмитрий Ицкович и депутат Государственной Думы, председатель подкомитета по технологическому развитию комитета по информационной политике ГД РФ Илья Пономарев.

Дмитрий Ицкович: Сейчас много говорят о модернизации и инновации. Давай разделим эти термины.

Илья Пономарев: Модернизация – это общественно-политический процесс. Он представляет собой коренное изменение общественных отношений, изменение логики, в которой живет общество, институциональная перестройка.

Инновация – процесс технологический, внедрение любой новой технологии. Она может быть реализована как в области производства, так и в области общественного управления или в политике – но именно с точки зрения технологии: например, как выстроить партию, или как оказывать электронные госуслуги. Один из наиболее ярких примеров общественно-политической инновации последнего времени: Обама применил способ массового привлечения денег на свою избирательную кампанию с помощью микроплатежей через Интернет, тем самым, он выступил инноватором политического процесса.

Дмитрий Ицкович: То есть политический процесс рассматривается как некая технологическая задача. И внутри этой задачи есть инновативный элемент.

Илья Пономарев: Да. А вот, например, отказ от крепостного права – это модернизация, потому что изменяет природу общественных отношений. Борьба Столыпина с общиной – это модернизация, опричнина Ивана Грозного или индустриализация «по-сталински» - это тоже модернизация. Специально привожу разные примеры, чтобы показать, что модернизация по своей природе находится вне категорий морали, и может восприниматься обществом как великое благо, так и как отвратительное злодейство – все зависит от угла зрения.

Дмитрий Ицкович: Инновация – это часть модернизации или нет?

Илья Пономарев: Модернизация требует определенного количества инноваций в области общественных процессов, и может повлечь ряд инноваций в области экономики. Но в целом это разные вещи. И модернизация может приводить к уменьшению инновационности в целом.

Дмитрий Ицкович: Наша политика сейчас непрерывно апеллирует то к модернизации, то к инновативности. О чем идет речь?

Илья Пономарев: Наша политика, с моей точки зрения, предельно технократична, т.е. зациклена на сугубо технологических подходах. Политические элиты в России после распада СССР катастрофически деидеологизированы. Для них понятие «общество» является чистой абстракцией. Они не мыслят категориями общественных преобразований. Есть отдельные люди во власти, которые выдвигают какие-то политические идеи. Но они носят постмодернистский характер, то есть представляют из себя абстрактные конструкции, которые не связаны с сознанием масс.

Наше общество за последние 20 лет было, конечно, очень сильно демодернизировано. СССР был гораздо более модернистским обществом, потому что был в гораздо большей степени устремлен в будущее, чем современная Россия. Мы сейчас сознательно перешли на периферию мирового капитализма и глобального исторического процесса. В лучшем случае, мы ставим для себя «догоняющие» задачи. А Советский Союз ставил задачи опережающие и во многих случаях успешно их решал. Мы наблюдаем сейчас демодернизацию политической системы, возрождение архаичных форм правления, феодализацию отдельных частей страны. 2000-ые годы были, безусловно, периодом стабилизации, но стабилизация – это антоним модернизации!

Однако и в условиях стабилизации, не произведя ее глубинную модернизацию экономики, вполне возможно повысить ее инновационность. Для этого необходимо реализовать ряд чисто технических решений, облегчающих создание новых бизнесов, стимулирующего появление новых компаний, стимулирующих спрос на инновационные продукты крупными производствами и т. д.

Дмитрий Ицкович: Политика будущего, которую объявляет Медведев в своем Послании, - политика модернизации?

Илья Пономарев: То, что он описал в Послании – это политика стимулирования инноваций. Даже точнее – повышения использования новых технологий государственными органами.

Дмитрий Ицкович: Это хорошо или плохо?

Илья Пономарев: Это не хорошо и не плохо. Это один из возможных векторов развития России. Безусловно, у нас не используется интеллектуальный потенциал общества, который в стране беспрецедентно высок. И если Медведеву удастся реализовать свои тезисы по повышению инновационности экономики, то он существенно повысит полезную загрузку российского интеллектуального потенциала, заставит его работать на экономику нашей страны. Но какой-то большой шаг вперед невозможно сделать без глубинной модернизации общества. А я не вижу никого, кто бы выдвигал содержательную в этом плане повестку дня. Во всем Послании Президента был только один тезис, который можно отнести к модернизации общества: это идея относительно часовых поясов. Судя по статье «Россия, вперед!», он сам хотел бы большего, но не решился на конфронтацию с «правящим классом», ограничившись подобным «сигналом».

Дмитрий Ицкович: Это был как раз единственный момент, который производил впечатление, вываливающегося из общего контекста.

Илья Пономарев: Думаю, это была осознанная провокация. Неудивительно, что она вызвала столько насмешек и критики. Если хотите, это символический маркер – кто готов к модернизации, а кто нет.

Гораздо интереснее для меня был другой блок в Послании – ряд сентенций, касающихся использованию уехавших из России инноваторов и международных специалистов. В нашей стране мы всегда использовали опыт других стран во время всех без исключения модернизационных экспериментов, причем в более радикальной форме, чем можно себе представить. Как показывает наш опыт, от варягов и Ивана Грозного до Петра I и Александра II, не говоря уже о марксизме и военспецах после революции, национальные модернизационные идеи обязательно взаимодействуют с остальным миром, потом обязательно преломяясь через наш собственный опыт и психотип.

Подчеркну, что модернизация является нашим внутренним делом, и ее невозможно ни у кого заимствовать. Те, кто говорит, что можно «просто» перенести чужую модель на российскую почву, плохо понимают реалии нашей страны. Именно потому, что модернизация – общественная, а не технократическая сущность.

Однако впадать в другую крайность, говоря о нашей «самости» и «особости» - значит провалить всю затею. Строить инновационную экономику можно и нужно, опираясь на международный опыт с международными партнерами. Надо копировать подходы, которые есть в наиболее передовых в отношении тех или иных технологических и институциональных решений странах. Иначе говоря, если мы возьмем подходы американского венчурного опыта и перенесем к нам, это сильно поможет инновационному процессу в стране.

Дмитрий Ицкович: То есть, у нас было два типа модернизационных усилий, которые прикладывались к России? Один из них – дискриминационный: это относится к Грозному, к Сталину, к Петру. Другой – либеральный. Это относится к Александру II, Ельцину, которые совершили серьезную модернизацию.

Илья Пономарев: До начала приватизации тезисы наших либеральных реформаторов звучали, безусловно, модернизационно. Так, у Чубайса была идея, что нужно как можно быстрее раздать собственность, чтобы сделать необратимыми политические изменения – безусловно модернизационный посыл. Однако способ, которым это было осуществлено, привел к сохранению власти старой номенклатуры – тем самым было сохранено старое общественное устройство, и страна пошла по явно демодернизационному пути.

Дмитрий Ицкович: Не совсем.

Илья Пономарев: Конечно, в результате реформ появились новые понятия и типы общественных отношений. Но если взять производственную сферу, то последствия преобразований носят сокрушительно демодернизационный характер. Кстати, основополагающая капиталистическая ценность – собственность – как была не легитимизирована в СССР, так и осталась.

Дмитрий Ицкович: По-видимому, всегда модернизация всегда имеет такой характер: что-то отпустить, а потом кого-то расстрелять. Или наоборот.

Илья Пономарев: За любой революцией следует период реакции. Сначала страна совершает прорыв, потом частично откатывается назад.

Дмитрий Ицкович: Это касается и чубайсовской приватизации? То есть это такой закон модернизации: перепрыгивание наверх, а потом частичное возвращение к устоям?

Илья Пономарев: В некотором смысле – да. План с ваучерами, попытка сделать демократичным процесс приватизации, т.е. лишение старой партийной номенклатуры присвоенного ей права распоряжаться собственностью от лица народа – это был шаг вперед. А залоговые аукционы – это два шага назад. Фактически, они дали возможность той же самой номенклатуре зафиксироваться на качественно другом уровне. По сути – приватизировать ту власть, которая у нее была в СССР. Только если тогда она была условной и зависела от партии и т. д., то в результате приватизации стала абсолютной, а номенклатура превратилась в новую буржуазию и установила свою диктатуру, отбросив все ограничения и нормы приличия.

Дмитрий Ицкович: А про соотношение дискриминационной и либеральной модернизации?

Илья Пономарев: Этот тезис можно повернуть: бывает модернизация снизу (в твоей терминологии либеральная) или сверху (дискриминационная или, точнее сказать – авторитарная).

Дмитрий Ицкович: Либеральная у нас тоже всегда была сверху.

Илья Пономарев: Ты говоришь о том, кем модернизация инициирована, а я – о том, на кого она опирается. Любую модернизацию можно провести насильственно, опираясь на меньшинство. Но возможен и такой вариант, который инициирован сверху «царем», но имеет поддержку большинства общества. Как это было с крепостным правом – попытка сделать модернизацию в интересах большинства. Да и горбачевско-ельцинские преобразования поначалу также пользовались поддержкой масс.

Дмитрий Ицкович: Валентина Федоровна Чеснокова писала, что русская культура предполагает сильное требование к цельности, консенсусности. Оно такое сильное, что может допустить любые репрессии ради ее достижения. При этом все равно идет опора на большинство. Если большинство терпит, почему-то с этим согласно, то это и есть причина.

Илья Пономарев: Согласен. Модернизация невозможна без абсолютного доверия, реального единства между властью и агентом модернизации, модернизационным классом, на который делается опора. Помните: «народ и партия едины»? А у нас в стране нет сейчас даже немногочисленной группы людей, которая находилась бы в таких отношениях с властью, включая даже представителей правящей бюрократии и основных элит. Здесь, кстати, проявляется фундаментальная разница между модернизацией и развитием инноваций. Инновации можно осуществлять вне государственных и общественных институтов, если для этого созданы экономические институциональные предпосылки. А модернизация без ликвидации пропасти между обществом и властью невозможна. Кто-то должен быть, такой, как рабочий класс у большевиков или опричники у Ивана Грозного, кто бы выступил субъектом трансформации, думая при этом о высших интересах общества, а не о сиюминутной личной прибыли.

Дмитрий Ицкович: Есть власть, есть общество и есть какие-то отношения между ними. Но прослойки, в которой транзакционные издержки были бы нулевыми, нет. То есть, прослойки, где схема: приказ – исполнение. Вот у Чингисхана было типично модернизированное общество. Его приказы на 100% исполнялись. Или смерть. При такой ситуации можно строить все, что угодно: капитализм, социализм и т. д.

Илья Пономарев: Без этого невозможно. Именно поэтому, когда мы писали доклад «Модернизация России как построение нового государства», мы говорили про сеть чрезвычайных штабов. Здесь и отразился наш принципиальный тезис о единстве. Можно было бы пойти длинным путем, убедив какой-то класс общества в том, что он несет на себе ответственность за судьбу страны. Но я не понимаю, как это сделать в современной России: от СССР нам досталось бесклассовое общество, процесс классообразования прошел только для верхушки буржуазии, а все остальное общество остается атомизированным, глубоко индивидуалистичным, имеющим очень низкий уровень доверия к властным институтам. Никто точно не готов жертвовать даже рублем, не то что жизнью.

Дмитрий Ицкович: Речь идет о желательности ситуации, когда для общественного ядра, осуществляющего модернизационные процессы, выход из этого ядра был бы фактически невозможен. Такая формулировка позволяет увидеть эти ядра. Например, крепкое православное множество. Там для человека возможно все, что угодно, кроме одного: он не может не быть православным. Крепкое исламское множество – примерно то же самое.

Илья Пономарев: Согласен. Почему Путин опирается на силовиков и на питерцев? Потому что и те, и другие – это, условно говоря, его персональная опричнина, причем бывших чекистов, как и бывших питерцев, не бывает. Медведеву тоже надо сформировать такую опричнину. Ему надо стать для части общества абсолютным вождем. До этого любые разговоры о модернизации останутся разговорами, а если вести их слишком настойчиво, то будет очень легко пойти путем Горбачева. Только хотим ли мы этого?

Впервые опубликовано в газете «Российские вести»

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.