28 марта 2024, четверг, 16:50
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

20 февраля 2008, 12:02

Когда заканчивается Смысл – начинается История. История и биография, часть 3

К Сутягин. «Непомазанники Божии. Брежнев». х, м, 2003
К Сутягин. «Непомазанники Божии. Брежнев». х, м, 2003

КОНСТАНТИН СУТЯГИН: В рубрике «Русские вопросы» опрашиваем умных людей про нематериальные основы жизни. (Начало см. здесь "История и биография. Историчность - неисторичность русского сознания" , продолжение - "Историю пишут победители. Нужно ли ее изучать побежденным? История и биография - 2").

Все великие художники пишут весь мир сразу, на одном холсте. Их цельное восприятие жизни не дробится на отдельные картины. Как в капле воды отражается всё – так, в принципе, достаточно посмотреть одну-две картины Вермеера в Лувре - «Астронома» или «Вязальщицу кружев» (ПОСМОТРЕТЬ) - чтобы увидеть и понять весь его мир.  

Вермеер - художник эпохи "до-секундомера", у него нет биографии, не нужна. Его астроном изучает звездное небо вечно. Равно, как никогда не скучает за работой его кружевница.

Или даже попроще – два брата Адриан Ван Остаде (ПОСМОТРЕТЬ) и Исаак Ван Остаде (ПОСМОТРЕТЬ). Ранние голландцы – спокойствие, умиротворенность, принятие мира, и оттого – сила. При том, что посмотришь внимательней на картинки – Бог ты мой! Грязь, бедность, запустение, печки коптят, воды горячей нет, труд каторжный... Ни страховок, ни пенсий... (ПОСМОТРЕТЬ) А какое величие во всем – в кухарках, в пьянчужках, в купцах! Даже рабы на плантациях – с каким достоинством они несут на картинах свои мешки, какими прекрасными они кажутся художникам! Попробуй втиснуться в эти картины, «пожить» в них – ничего не выйдет, ничего не понятно, чудо!

К Сутягин. «Непомазанники Божии. Андропов». х, м, 2003
К Сутягин. «Непомазанники Божии. Брежнев». х, м, 2003

А дело все в том, что и мысли пока не было ни у кого, что может быть как-то по-другому.

Ни революций еще, ни забастовок, ни требования повысить зарплату – несуетно, величаво, несомненность – жизнь может быть только такой, и никак иначе. По-другому – просто не бывает. Секундомера еще не изобрели. Времени нет.

И Рембрандт (он чуть опередил всех, чуть забежал вперед) - у него уже все закончилось (в смысле, все началось). Рембрандт – уже практически наш современник, все с ним понятно, о чем переживает – все его мысли-задачи-эмоции – это мысли-задачи-эмоции современного человека, нашей эпохи, в его картинах «можно жить». (ПОСМОТРЕТЬ). Рембрандт – это рубеж. Дальше начинается история, и очень интересно узнать биографию Рембрандта, как он стал известным, его светские приключения, увлечения, как он собрал богатую коллекцию, влез в долги и разорился, впал в нищету... Когда заканчивается Смысл – понятный абсолютно всем и необсуждаемый, «смысл жизни», который не нужно искать - начинается История, как попытка этот смысл реконструировать. 

Отныне (Рембрандт просто чуть забежал вперед Вермеера, и братьев Ван Остаде), глядя на Быт либо «сопереживают», либо «клеймят», либо «перестраивают». Либо просто врут. Началась История.

Поэтому художника Нового времени нужно обязательно смотреть ретроспективой, где стартовал, где финиш, за сколько пробежал - все складывается только тогда, когда уже "ответил за базар", сложил из кусочков картинку-биографию.  

Недавно в Центре Помпиду закончилась большая ретроспектива Джакометти. Это уже художник Новейшего времени, и поэтому он хочет вовсе убежать, скрыться, исчезнуть – только в этом видится достойный выход из запутанной ситуации. Джакометти – скульптор, стремящийся к НИЧТО. «Бог умер», и дионисийское буйство исчерпало себя - осталось только спрятаться, закрыв за собой поплотнее дверь.

К Сутягин. «Непомазанники Божии. Черненко». х, м, 2003
К Сутягин. «Непомазанники Божии. Брежнев». х, м, 2003

Джакометти - скульптор, который стремится убежать от единственного, что у него есть - от формы (ПОСМОТРЕТЬ). От объема. (Европа в конце концов тоже пришла к русской бесформенности, только уже на чисто европейском, добротном уровне). Сплющить её, сделать незаметной, ненавязчивой. Оттого он и не пытается, как нормальный знаменитый скульптор, увеличивать свои работы, делать их огромными. Наоборот – Джакометти пытается сделать их как можно меньше. В идеале – просто превратить в иголку, маленькую куколку, которую нужно рассматривать под микроскопом. А лучше и не разглядывать вовсе. Отсутствует несомненность силы (Ассирия), убедительность слабости (Средневековье), есть только понимание НИЧТО, как единственного, что осталось честному, разуверившемуся во всем человеку.

Джакометти хочет уйти от конкретности формы – к смазанности, к хайдеггеровскому немотствованию, молчанию бытия – но при этом ему нужно обязательно оставить постамент. Иначе о чем говорить? НИЧТО должно все-таки на чем-то покоиться, должно быть НЕЧТО, оттеняющее эту самую пустоту, задающее ее границы. Оттого-то в его скульптурах основание становится все более и более массивным, все серьезнее (ступни ног, станины, подставки, сделанные с гораздо большим тщанием, чем собственно скульптура). А собственно скульптуры – становятся все менее и менее заметными, плоскими, стремясь к нулю, к НИЧТО.

Единственное, что по-прежнему необходимо – это постамент. Без него это никакое не «ничто», а просто «ничего», тьфу, т. е., нет никакой скульптуры. Должно быть мощное подтверждение, что это самое НИЧТО существует. На чем оно покоится. Серьезная основа. База. Европейский фундамент (ПОСМОТЕТЬ)

Должно быть очень хорошо поданное отсутствие формы.

Здесь отвечают Сергей Прокофьев, Александр Котляров, Татьяна Щербина, Людмила Сараскина

Уже ответили:

СЕРГЕЙ ПРОКОФЬЕВ,
завсегдатай ресторана «Alkazar» (Париж)

- Представляет ли какую-то ценность биография (напр. художника или композитора)? Что именно интересно в первую очередь в чужих биографиях? Что раздражает? Нужно ли Вам знать, кто именно написал то или иное произведение, когда и почему? Может ли знание биографии изменить мнение о нем? Или же Вам достаточно самой работы?

Биография любого человека интересна в определённых условиях и при определённом стечении обстоятельств. Те, кто на виду, у них и биография будет "главнее" (не для всех, конечно). Чья-то биография глубоко безразлична большинству, но вполне возможно, что однажды ей кто-то заинтересуется. Я не очень согласен с формулировкой "ценность биографии", на мой взгляд она может быть интересной или обычной. Где-то существует (во Франции, кажется) архив, который предлагает всем свои услуги по хранению семейных документов, тех, что залежались у обывателя на чердаках или в подвалах, в коробках и чемоданах, стопки писем, дневники и фотографии предков, документы, которыми по разным поводам никто не дорожит и больше не придаёт им никакого интереса.  Объяснение простое - никто не знает, когда, кому и что будет интересно и важно. Может быть, именно одно из этих писем или одна из фотографий станет исключительно важным документом для истории. Кто знает? Я думаю, это не лишено смысла.

В существующих биографиях раздражает порой небрежность авторов, фактические ошибки и сознательно допускаемые вольности с целью показать свою большую чем других осведомлённость. Доказать таким авторам, что они неправы, даже являясь близким человеком к самому герою биографии, практически невозможно. У меня были конкретные случаи, когда на указание ошибки в принципиально важной дате солидному издательству, мне было сказано: "Да как вы смеете! МЫ, да мы всемирно известны, у нас репутация, автор этого текста безупречен!" Ну что тут скажешь? Если доводы члена семьи не принимаются в расчёт, если репутация не позволяет признать ошибку - говорить больше не о чем. А в последнее время, в связи с лёгкостью распространения информации, значимость биографии сильно падает. Возьмите всем известный сетевой источник - Википедия. Вот уж кладезь ошибок! Идея-то изначально была хороша, но превратилась в какое-то издевательство. Я пробовал править ошибки в близкой мне теме. Через некоторое время кто-то старательно всё восстановил.

Нужно ли мне знать - кто написал произведение и при каких обстоятельствах? Нет, не нужно. Знать то, что о нём говорят другие - тем более не нужно. Для меня каждое произведение живёт своей собственной жизнью, и в каждом отдельном случае наши жизненные пути могут сойтись, а могут и не пересечься. Здесь тоже бывает "любовь с первого взгляда"! И уж тем более, цена на шедевр для меня нисколько не является определителем его ценности.

- Есть ли такое событие Истории, которое Вы переживаете как факт личной биографии, который сохраняет свою актуальность, "живет" по сию пору? Какой? Приходит на ум "перестройка" - была ли она для Вас чувствительна в историческом, переломном смысле?

Любое событие Истории, которое привлекло моё внимание, которое я переживаю, я естественно воспринимаю как факт моей биографии. Может быть оно - событие - и незначительное, удалённое во времени и пространстве,  но если я о нём вспомню позже - то значит нас что-то объединяет. Мы все так или иначе принадлежим Истории, одни - больше, другие - меньше. Эта связь очевидна и бесспорна.

- Существует мнение, что русскому человеку не очень-то присуще чувство истории. Не руководимый чувством непрерывности, русский видит себя заблудившимся в мире и ему свойственна историческая беспечность. Оторванный даже родового наследия, он не принимает в расчет ничего, кроме мимолетного существования. Согласны Вы с этим утверждением или нет?

Я думаю, что есть разные русские "человеки", с разным отношением к истории и с разным видением своего места в этой истории. А разве у других иначе?

- Можно ли выстроить свою биографию совершенно автономно от Истории (в частности, от истории искусства)?

Биография, автономная от Истории? Даже рассматривая её только с биологического уровня это невозможно. А без истории искусства многие обходятся. Увы, это не секрет...

АЛЕКСАНДР КОТЛЯРОВ, художник, (Москва)

Фаворский, фронтиспис к Книге Руфь, 1924 г.
Фаворский, фронтиспис к Книге Руфь, 1924 г.

- Представляет ли какую-то ценность биография, например, биография художника? Нужно ли тебе знать, кто именно нарисовал эту картинку, когда и почему? Что именно тебе интересно в чужих биографиях? Что раздражает? Может ли знание биографии изменить твое мнение о картине? Или же тебе достаточно самой работы?

- Биография для меня представляет ценность, несомненно. Огромную. Причём желательно биография подробная, вплоть до любимого цвета ниток для вышивки монограммы на носовых платках. И – оговорюсь сразу – при этом я совершенно не стремлюсь знать интимные подробности жизни автора. Мне гораздо важнее, какой сорт папирос он курил. Его бытовой, вкусовой, консьюмерский след в истории говорит мне гораздо больше о человеке, а, кроме того – с какой стати я должен открывать для себя то, что автором при жизни было сознательно скрыто? Это – нечестно. Это уродует всю картину. Всё равно как познакомиться с девушкой и тут же спросить у неё анализ мочи. С целью поближе познакомиться. Считайте это ответом на вопрос «что раздражает в чужих биографиях». Это и раздражает! Всё, что когда-то называлось прекрасным, ёмким понятием «нездоровый интерес».
Но вернёмся к картине и биографии. Да, мне нужно знать, кто именно нарисовал эту картинку. Почему? Потому, что картинка – это не просто квадратик какой-либо плоскости с изображением на нём, и всё. Плоскость с изображением – это манифестация произведения в материальном мире. А нематериальный контекст – это время и ситуация его создания, и личность автора. И эти факторы – полноправная часть собственно произведения. Проще говоря – когда видишь заставки В.А. Фаворского к Книге Руфи, например – это одно. А если знаешь, что Владимир Андреевич в начале своего творческого пути видел себя монументалистом, а выражался творчески в минимальных формах – начинаешь каждый завиток и движение штихеля по доске видеть и расценивать совершенно иначе. Когда прочитываешь переписку Д. Хармса с Б. Житковым (рассуждения о теории музыки, игре на фисгармонии; жалобы на долги, безденежье, недостаток чая и табака) – то всякий «Иван Иваныч Самовар» в его творчестве читается уже куда более трагически.
 
- Существует мнение, что русскому человеку вообще не очень-то присуще чувство истории (как, например, немцу). Не руководимый чувством непрерывности, русский видит себя заблудившимся в мире и ему свойственна историческая беспечность. Оторванный даже родового наследия, он не принимает в расчет ничего, кроме мимолетного существования. Согласен ты с этим или нет?

- По-моему, это однобокое суждение. Скорее русский человек склонен к «исторической беспечности», ему нравится «не принимать в расчет ничего, кроме мимолётного». Но это скорее – от довлеющей, живущей в нём живою жизнью (а не мёртвым фактом, как у немца) Историей. Она живёт, она требует, настаивает, ограничивает, призывает и судит – как деспотичный, но любящий родитель. И как же сладко бывает ощутить себя сбежавшим из-под этого гнёта, «не помнящим родства», «оторванным от родового наследия». Никто так не историчен, как русский человек. Собственно, на мой наивный взгляд – он и есть, на сегодняшний день, единственный носитель, делатель, объект и отчасти субъект Истории. «Не руководимый чувством непрерывности, русский видит себя заблудившимся в мире и ему свойственна историческая беспечность» - в этой фразе невольно и метко схвачен идеалистический русский инфантилизм. Инфантилизм же, мы это знаем, развивается, прежде всего, от переизбытка опеки. Той самой, описанной мною выше опеки Истории, рода, корней – если угодно – живущей не рядом с ним, не позади и впереди, а в нём самом. Деспотизм, диктат – тоже радикальная, экстремальная форма опеки. Поэтому мы инфантильны органически – и наивно искать и бороться с «несвободой» и «диктатурой» где-то вовне себя. Но и в себе самих эта борьба обречена. Потому что наш внутренний противник а): безнадёжно сильнее, и б): никакой нам не противник. Вот эта-то принципиальная невозможность победить Россию в себе самом и порождает порой, на мой взгляд, такие уникальные эндемические явления, как ностальгия, смердяковщина и русский бунт (бессмысленный и т.п.)

- Есть ли такое событие Истории, которое ты переживаешь как факт личной биографии, который сохраняет свою актуальность, "живет" по сию пору? Какой? Был ли, например, для тебя чувствителен - в историческом, переломном смысле - процесс "перестройки"?

- Сотворение Адама, грехопадение, Рождество Христово и все Евангельские события. Крещение Руси и революция.
Революцию, по-моему, все старым шрамом носят в душе, в ДНК, в генотипе. Вот Антон Палыч, бравируя, высказался в своё время про «выдавливание раба». А у современного русского человека задача посложнее – метаболизм революции. Потому что яд уже впитан, рана затянута, всё – внутри. Выводится только с потом. И иными выделениями. Потеть – задача сложная, гадить – проще. Отсюда - большинство актуальных конфликтов (извините за дерзость. Я прежде всего себя имею в виду).
Процесс «перестройки», пришедшийся на бурное цветение моей студенческой юности не мог не быть для меня чувствительным. Был, конечно. Как и для большинства, я думаю. Но «чувствителен» именно чувственной, не рациональной, не исторической своей стороною. Я просто купался в общем состоянии окружающей среды, не вникая ни во что. Пил портвейн, орал стихи и напряжённо нюхал воздух. А «процесс шёл», по крылатому выражению М.С. Горбачёва. И пока мы с моими сверстниками купались в порционной вседозволенности – зубки у него таки показались. Клычки.
Впервые историей ощутимо подуло зимою 90-го, когда перестали быть деньги. Но я смотрел ещё на мир круглыми глазами без слёз, я не понял, я только ощутил. Второй раз дунуло в августе 91-го. У меня (простите за нескромность) присутствуют зачатки какой-то эстетической интуиции – и меня что-то начало коробить в происходящем тогда ликовании, Ельцине на броневике, суетливо-эрегированных физиономиях каких-то профессиональных справедливцев, вдруг полезших отовсюду куда-то и чем-то машущих, каком-то экстренном и категорически неубедительном, неловком героизме эмэнэсов и партсекретарей на фоне одного совершенно реального самоубийства и ноющего символизма трёх убитых отроков.
В 93-м году серый волк дунул в третий раз. Нелепый оксюморон «русская демократия» наконец-то окончательно перестал кокетничать со своим демосом (хотя всё ясно было уже годом раньше). Фарс повторился в виде трагедии. 

- Согласен ли ты с утверждением, что когда заканчивается История, отпадает нужда в биографии? (Зато появляется спрос на биографии великих людей)?

- Я не согласен с фукуямамами. История не кончается тогда, когда она нам (а тем более – фукуямам с дерридами) кажется законченной. Миссия человека - в бытии, а не в истории. История сопутствует человеку, а не опережает и не предопределяет его бытие. Она его даже не определяет, по большому счёту. И принципиально не должна определять. Prede vitari, deindo filosofari - если я не ошибаюсь, так звучит одно латинское выражение. Прежде – жизнь. Потом уже – философия. И история.
Спрос на биографии великих людей был всегда. Особой какой-то актуальности
этих биографий сейчас (если имеется ввиду, что мы живём уже в «пост-истории») я не вижу. Скорее всего – это реклама. Плюс – сюжетное голодание (всё написано-переписано, тридцать сиквелов, пятнадцать римейков). Плюс – обнищание личности человека как таковой. «Израсходованность» его – эмоциональная, душевная и духовная, нравственная и физическая – зовёт его воззреть на тех, кого сейчас можно назвать «титанами». А ими можно уже и Райкина с Бондарчуком-старшим назвать. Не говоря уже о, скажем, Вертинском. А ведь в своё время Ильин считал Вертинского пошлой дешёвкой.
Итак, мы уже не деревья, мы – мхи и лишайники. И всякий ягель и бансай возвышается над нами до кажущейся заоблачной вышины. Чего уж говорить о баобабах былых времён! Конечно же их биографии обречены на востребованность.
Как говорил Пелевин – «Это на Западе история кончилась. А у нас ней – всё в порядке!» Может «кончится» экономическая модель, общественная формация, господствующая религия (исключая нескончаемое Христианство) – но никогда не кончится история, выраженная во взаимоотношениях между людьми. Она началась при участии двух наших Праотцов, одного падшего ангела и вечного Бога. Она продолжалась при участии Каина и Авеля и протекла до Потопа – но и с Потопом она не кончилась. Она пришла к очередному кризису и концу, но восстал Иоанн Креститель и родился Спаситель – и она опять тут как тут. И всегда-то в ней кто-нибудь восстанет. Вплоть до Зверя из бездны, Еноха и Илии. 

- Можно ли выстроить свою биографию совершенно автономно от Истории? Например?

- Не получится. История – это мы. Даже язык, на котором мы думаем – историчен. Любое наше движение, даже нервный тик – это часть истории. Любое общение. Или – необщение, молчание. Попытка игнорировать Историю – уже исторический акт. Ну и так далее. 

ТАТЬЯНА ЩЕРБИНА, поэт, писатель (Москва)

Рисунок с сундука, Франция, 1320 г.
Рисунок с сундука, Франция, 1320 г.

Как факты личной биографии воспринимаю историю начиная с последних лет Римской республики, когда в ней появляется Цицерон, дальше моя история заскакивает вместе с Цезарем в деревню Алезья, во время битвы с Верцингеториксом, потом перемещается в Иерусалим на via dolorosa, в Гефсиманский сад, долину Кедрона, потом отправляется на территорию современной Турции (близ Эфеса), потом во Францию, где с 4 века по наст.вр. живет с перерывами, заглядывает в Испанию времен Изабеллы и Фердинанда
Католических, а вот есть история знаемая, но почему-то не ставшая собственной. Скажем, я не менее интересуюсь британской, древнегреческой и т. д. историей, и книжки читала, и фильмы смотрела, и бываю - но всё остается знанием, а не переживанием. Быть на земле для меня - это почти прожить ее историю, память - неизвестно, какая - активизирует разные эпизоды.

Что касается отечественной истории, то даже и книгу написала лже-документальную (лже - поскольку действие начинается в 1917 году), но в моем ощущении это - подлинный документ. Чувствительность для меня тех или иных периодов, как ни странно, не связана с моим личным в них присутствием, я <помню> (всегда фрагментами, эпизодами, вспышками) кое-что и из предыдущих веков. Отечественная история видится мне варевом, которое нагревается до взрыва - и взрыв происходит, вместе с ним - перегруппировка молекул, потом все остывает, но в этих резких температурных колебаниях рождаются озарения и свершения. Рождаются как бы дерзостью, невероятностью, сновидчески. И с жизнью страны в целом никак не связаны, никак из нее не вытекают и ею не подготавливаются (ну, как если в стране каждый второй играет в футбол, понятно, что сборная будет чемпионом мира), но это только на первый взгляд.
Утопическое сознание, переходящее от сна в позе <пасть ниц> к приступу ярости, конечно, таит в себе сюрпризы вроде таблицы Менделеева. Непрерывная история-стрела - это Франция, когда люди постепенно обучаются: Монтескье с основой всей последующей мировой демократии, Пастер с вакцинами, Люмьеры с кино, Шанель с Диором, придумавшими профессию модельера - бесконечное количество примеров.

К. С.: А, вот, интересно, почему для нас так «внеисторична» история Византии? Я пытаюсь вспомнить что-то из детства, какие-то зацепочки, эмоции, впечатления – пусто, как будто и не было ее. Ну, разве что приколотить щит к вратам Царьграда, и все. А что там за этими вратами? Ни мыслителей, ни интриг, ни поучительности – особенно для России. Атеистическая пропаганда? Так и в европейских источниках она не сильно подавалась. Никаких исторических повестей, ни даже фильмов... Про Египет, Вавилон, про римлян – полно, а про Византию – глухо.

Только ли потому, что они – в отличие от европейских стран - погибли и не дожили до современной фазы писания популярных учебников истории и биографий ЖЗЛ? Некому было заниматься самопиаром?

Или потому, что сама Византия как-то внеисторична, вне материальности, вне «дольнего» - во всяком случае, что касается их идеологического самоосмысления себя? В отличие от той же внятной, читабельной, отпечатанной в хорошей типографии на хорошей бумаге – Франции? Которая вся – вот она, наглядная, земная, бери в руки и начинай изучать-наслаждаться! Мушкетеры, Людовики, Робеспьер, Наполеон... А картинки какие! От Средневековья до «Парижской школы», или, вернее, до декупажей Матисса, где это самое Средневековье еще раз сверкнуло, восторг (ПОСМОТРЕТЬ) И не без удовольствия изучаешь, так все аккуратно, эстетично, продумано в подаче... Почему мы всегда тоскуем по Французской истории – такой перпендикулярной России – вместо того, чтобы изучать то, что так сильно смахивает на наше историческое зеркало? Боимся?

Или же опять банальное – Франция лучше организована с формальной точки зрения, ее «удобнее» изучать, тогда, как Византия со всей ее историей-философией замкнута на проблемы «горнего», для восприятия которого мы потеряли формат и лень напрягаться?

Т. Щ.: С Францией вот что: цивилизация, которую мы называем христианской - и интеллектуально, и материально - создали католики. Распространено мнение,  что православие - это дух христианства, а католичество - плоть. Знаний про Византию мне не хватает, она распалась в моем сознании на три составляющих: завоеванная исламом (и "подставившая" крестоносцев, но тут мы уже влезем в исторические дебри), вычленившая из себя т.н. еретиков - ариан, катаров, которых папская церковь уничтожила крестовым походом уже против "своих", христиан, третье - византийское искусство, мозаики в Равенне, фаюмские портреты. Византия дала славянскую, не самую привлекательную, модель, балканский пороховой котел.

Еще к Вашему вопросу о сиюминутности: ну, что властвующий в каждый данный момент в России добивался одного - страну в собственность, потому и перевороты-переделы. Но и в психологии людей, когда им предоставляется случай повлиять на судьбу страны: коммуникация происходит только в сиюминутном: за красных или за белых, крушить или подавлять вместе с властью, никому не интересно вспоминать историю, анализировать, предполагать, что к чему может привести. Потому повторяется один и тот же сценарий: кто был ничем - становится всем, и наоборот.

Матисс, «Красная комната»
Матисс, «Красная комната»

К.С.: Эта мысль про католическую суть окружающей нас материи - очень острая и важная. И так вот отпускать ее жалко. Действительно, куда ни посмотришь, что ни пощупаешь - все растет оттуда. И наука (в т.ч. история), и архитектура, и интерьеры, и мебель, и даже, вот, изловчился и заглянул на этикетку на своих штанах - Франция, увы! Православная материальная продукция пожиже будет. Какие-то у нас неохотные контакты с материей, из-под палки, не очень-то мы ее любим. Показательный эпизод иконоборчества в той же Византии, когда были уничтожены все иконы, как нечто, оскверняющее "горнее" своей материальностью. За это и материя часто платит нам взаимностью. Все рушится, ломается, "само" выходит из строя - если, конечно, мы не начинаем этой материи служить и подчиняться...

Хотя, сразу вспомнил про православные монастыри, которые, по рассказам, даже на Севере создавали такие хозяйства, что умудрялись выращивать виноград... Иногда же получалось создавать и "православный продукт" - возможно, это было в тех случаях, когда материальное  было не целью, а лишь средством для достижения все того же нематериального, "горнего"?

И дальше: возможно, католическая суть окружающего нас материального мира проистекает от того, что само католичество перенесло сакральность на материю, на мир "дольний" т.е., превратилось в своего рода "духовный материализм"? ("Великий Инквизитор").
Потому что если мы посмотрим дальше, то "протестантская продукция" в мире побеждает "католическое-материальное" (качество похуже, но цена дешевле).
Ну и затем, атеистическое материальное производство побеждает протестантское. (Качество совсем дрянь, но зато монополии, сила и экономические технологии делают свое дело).

Какое-то все вокруг становится менее и менее материальное, сплошная виртуальность. Раньше бы мне в детстве шоколадку подарили - и счастье. Маленькая, "Сказки Пушкина" с круглыми-волнистыми дольками - отломишь одну сладкую палочку - и в рот, м-м-м... А остальное обратно завернешь в блестящую бумажку. А сейчас детям - нужна им эта шоколадка, они их трескают и не замечают. Что-нибудь электронное-виртуальное подавай! Или сходить куда-нибудь. А вещи, материя - сильно подешевела. Еда не вкусная, ботинки рвутся через месяц, электроника выходит из моды...
И вот тут вопрос, про торжество католической материальной культуры - всегда это было, и навечно ли это, как Вы считаете? Да и вообще, торжество материи - не заканчивается ли?

Т. Щ.: Костя, про Вашу реплику - у меня на эту тему есть два текста: эссе и пьеска. Ну вот поскольку писала, то и повторять неохота.

В католической культуре материальное существует не отдельно от духовного, а все есть одна субстанция. Вот катары были за чистую духовность, но их и выдавила папская церковь, и это было одной из точек бифуркации. Вторая - противостояние католиков и протестантов (ну это я слова такие употребляю, поскольку речь о схватке культур, а в обоих случаях была массовая резня). Швейцария (и Германия) выбрала протестантов, Франция - католиков. Ранний протестантизм - это аскеза, из Женевы бегали в приграничный французский городок погулять, посидеть в кафе, нарядиться, вырваться из духоты.

Протестантизм и возник, как рационализм, и по сей день, только без строгостей, таков же. Все по пунктам, орднунг. В католичестве - цельность важнее всего, и красота - это то, как должна предстать перед Богом данная в пользование жизнь. Ухоженные поля и города, сочетания, важные как в еде, так и в архитектуре и одежде, стиль, вкус. Так проявляется вера, Божественная принадлежность.

Насчет православия лучше умолчу.

В атеизм не верю. Ну не знаю я атеистов, воспринимающих себя и мир как бессмысленную череду биологических субстанций, сменяющих друг друга и множащихся как плесень. Не путать с агностицизмом! Он - честное признание того, что неизвестно, как устроено мироздание на самом деле. И его материальность - это грубо говоря, ИКЕЯ, джинсы. Нейтральная, универсальная, удобная, для основных нужд, не более того, без крайностей, поскольку точно ничего неизвестно.

ЛЮДМИЛА САРАСКИНА, писатель, литературный критик (Москва)

Представляет ли какую-то ценность биография?

Биография «замечательного» (вспомним русскую серию ЖЗЛ) человека представляет замечательный же, первостепенный интерес. Нет ничего интересней человеческой жизни.

Какие пункты Вы отмечаете в своей биографии и зачем?

К своей биографии, то есть к автобиографии (в ее письменном варианте) я отношусь пока как к технической необходимости, к тому набору сведений, который от человека требует анкета или официальный документ. Если когда-нибудь буду писать мемуары, то, конечно, расскажу о самых ярких эпизодах своей жизни: о детстве, встречах, влюбленностях, чтении, книгах и т.п.

Что именно интересно в первую очередь в чужих биографиях?

Я написала шесть биографических книг, то есть шесть книг о реальных «замечательных» людях. Самое главное было понять, из какого теста вылеплен человек, что его сделало тем, кем он стал, как он сам относился к себе в момент событий и позже, когда события уходили в прошлое. Более всего меня интересовали мотивы поступков, рефлексии, выбор решений. Вряд ли смогла бы написать о герое, который мне отчетливо неприятен, отвратителен — просто потому, что своего героя надо любить. Иначе не получится ничего. Надо его защищать от всевозможных обидчиков, думать о нем, осветляя кадр, но не затемняя смысл.

Что раздражает?

Ничего не раздражает, если пишешь о том, кто тебе импонирует как человек, кроме разве попыток перевернуть все с ног на голову (в том случае, когда герой постфактум стремится объяснить свое прошлое, исходя из своих поздних представлений, забывая о себе «тогдашнем»). Люди, о которых я писала, были мне интересны в каждый момент их жизни, а не только тогда, когда они уже стали «замечательными».

Нужно ли Вам знать, кто именно написал то или иное произведение, когда и почему?

Абсолютно необходимо. Потому что произведение авторов новейшей истории (то есть последних трех веков) жестко привязано к истории, к своему собственному опыту, и, как правило, написано «из себя». Абсолютно необходимо понимать, что было в душе автора, что такого он мог из себя вытащить. Только это знание дает объемное представление о произведении, в противном случае (без автора и его судьбы) оно выглядит как материал для лабораторных занятий по языкознанию, упражнением по препарированию слов. Все эти разговоры о том, что фактор автора не имеет значения, я считаю филологическим лукавством, снобизмом специалистов по поэтике, для которых важна структура, схема, скелет. А мне, кроме скелета, интересны кровеносная система, качество мозга, состояние души творца, его связь с вечным и злободневным, а также полная история творения, то есть история создания текста.

Может ли знание биографии изменить мнение о нем? Или же Вам достаточно самой работы?

Знание биографии вкупе с прочитанным произведением дает то самое объемное представление (прежде всего о самом тексте), которое мне хочется иметь. Мне никогда не бывает достаточно одной работы, то есть только произведения: если мне не захотелось узнать об авторе все или хотя бы немногое, значит, произведение меня не тронуло, и я отмахнулась от него как от чего лишнего.

Есть ли такое событие Истории, которое Вы переживаете как факт личной биографии, который сохраняет свою актуальность, «живет» по сию пору? Какой? Был ли для Вас, например, чувствителен — в историческом смысле — процесс «перестройки»?

Процесс «перестройки» — это как раз пример такого исторического события, который я до сих пор переживаю как факт личной биографии. Гласность и все с ней связанное дали мне шанс публично высказываться, писать на общественно значимые темы: у меня появились азарт и публицистическая страсть. Однако этот процесс имел и обратную сторону: я на своем опыте прочувствовала границы свободного слова, то есть те моменты, когда твоей искренностью начинают манипулировать. Оказалось, что быть управляемым объектом, позволить себя использовать для меня совершенно неприемлемо. Так что процесс «перестройки» стал еще и процессом самопознания.

Существует мнение, что русскому человеку не очень-то присуще чувство истории (как, например, немцу). Не руководимый чувством непрерывности, русский видит себя заблудившимся в мире и ему свойственна историческая беспечность. Оторванный даже родового наследия, он не принимает в расчет ничего, кроме мимолетного существования. Согласны Вы с этим утверждением или нет?

Категорически нет. Если, конечно, сравнивать гениального немца (допустим, Гете) с простым русским мужиком, то может, оно и так. Но давайте сравним гениального русского (допустим, Пушкина) с простым крестьянином-немцем, то все будет ровно наоборот. Нужен сопоставимый уровень сравнения, чтобы делать такие универсальные выводы. Среднестатистический немец так же мало интересуется историей, как и любой среднестатистический русский (и все же русский, мне кажется, больше). А если говорить о вершинных русских людях, сказавших свое, новое слово в искусстве, литературе, философии, то им не занимать чувства истории. Они погружены в нее, я бы даже сказала, зациклены на ней. Достаточно привести пример А.И. Солженицына, его «Архипелаг ГУЛАГ», «Красное Колесо», «Двести лет вместе».

Можно ли выстроить свою биографию совершенно автономно от Истории (в частности, от истории литературы)?

Свою собственную биографию отдельно от Истории вообще и от истории литературы, в частности, я выстроить не могу — не имеет смысла, ибо она, моя биография, литературоцентрична, то есть характеризуется тем, что я «тогда» читала или что я «тогда» писала. Так, в 10 лет я читала «Джейн Эйр» и строила свою жизнь с нее, а в двадцать лет обрела Достоевского; в тридцать лет стала о нем писать, пишу до сих пор и измеряю свою жизнь написанными книгами. Важнее этих вех у меня есть только одна — рождение сына. Но я могу представить себе человека, чья жизнь отмеряется вехами создания самолетов, сделанных им (или ему) хирургических операций, сыгранных ролей или концертов. Мы знаем один ярчайший эпизод из бесконечной «биографии» Бога — те семь дней творения, когда он создавал землю, небо, светила и все сущее. С этого началась История, и человек, проживающий ее короткие отрезки, не может не соотносить себя с ними, ведь говорят, что время — это тоже родина. То, как входит История в жизнь человека, и то, как человек попадает под колеса Истории, самое интересное, что есть в искусстве и в жизни. Наша цивилизация историоцентрична.

К. С.: Хочется не то, чтобы поспорить - поделиться сомнениями. Я про неисторичность русского сознания. Эту мысль я списал у Чаадаева, т.е., она насчитывает почти 200 лет,  и сказана была, конечно, сгоряча, но вовсе не про неграмотного крестьянина. А, я полагаю, про типичного аристократа. "Передернул" он, конечно, и Пушкин ему потом все объяснил, но... Вот уже 200 лет, а мысль чаадаевская все вызывает полемику.

Л. С.: Мысль Чаадаева всегда (и сегодня особенно) эксплуатируется тогда, когда надо во что бы то ни стало уесть русских: отсталые, тупые, неэффективные. Не вписываются в глобальный мир, отстали навсегда, "отстой" и т.п. В последующих (за первым) философических письмах Чаадаев уже не был так беспощаден к своим соотечественникам и сказал о них много хорошего в плане их способности к развитию. Можно о Чаадаеве поговорить отдельно, я им отчасти занималась.

К. С.: Я почему про немцев и про перестройку вспомнил. Сказать: "Ганс, родства не помнящий" - и язык не повернется, а Иван - вот он, не первое столетие.

Л. С.: Но ведь само наличие такой поговорки у русских, поговорки, которая  говорится в осуждение, а не в прославление, означает, что русские имеют осознанную и четкую рефлексию - о том, что не помнить родства - есть нехорошо. На такого Ивана, который не помнит родства, другие Иваны  (народ) показывает пальцем. Эта поговорка работает ЗА русских, а не ПРОТИВ них.

Наверняка знатоки немецкого языка имеют в запасе что-нибудь аналогичное и про Ганса. Просто мы этого не знаем.

К. С.: Пожалуй. Но сразу пример: Германия 1945-го года - страна была растоптана, раздавлена экономически, но главное - немцами владела растерянность от непонимания, куда же им теперь двигаться дальше? После того, как они оказались в таком дерьме, они очень боялись сделать следующий шаг, чтобы снова не угодить в какую-нибудь пакость. Они лихорадочно ощупывали свой предыдущий путь, искали ошибки, как же так все случилось? Куда теперь? Причем не только какие-нибудь там Ясперс с Хайдеггером, и самые простые немцы были растеряны и пытались найти - нет, не оправдания, а выход, путь, куда бы поставить ногу, чб сделать следующий шаг. Вот это я и имел ввиду под историчностью немецкого сознания. А у нас...

Л. С.: А у нас то же самое. Нас уже не так легко впякать в новую революционность. Про нас говорят, что мы весь лимит революций исчерпали. Народ не так легковерен, не так безоглядно попадается на удочку демагогов и радикалов - ни Лимонов, ни Каспаров, ни Касьянов, ни прочие уже не увлекают массы. И слава Богу.

А про роковой дефицит исторического сознания немцев вполне красноречиво говорит тот факт, что они вместе со своим Фюрером поперли на Россию. Не знали истории России, не понимали мистики истории, рассуждали брутально, с позиции Большого Хапка...

К. С.: Ну а где же те раздумья, где наши мучения, сомнения и осмысление предыдущей истории? Как с похмелья - чего это я там вчера вытворял? Ууу, лучше и не вспоминать.

Л. С.: Все же, мне кажется, Вы смешиваете историческое и бытовое сознание. Я могу не вспомнить, что делала в прошлую среду (хотя вообще не пью), но "исторически" отдаю себе полный отчет. Что же касается раздумий, рефлексий и сомнений, - посмотрите в газеты. Они заполнены мнениями и рефлексиями. Чего стоят обсуждения, идущие в ЛГ по поводу работ Солженицына о Февральской и Октябрьской революциях.  Широкое обсуждение, в котором высказались уже десятки людей, длится почти год. Среди них есть весьма и весьма интересные, жутко спорные, склочные, но азартные, увлеченные.

К. С.: И все-таки не знаю я, есть ли еще один народ такого калибра, как русский, который бы на протяжении ста лет столько раз начинал бы жизнь с исторического нуля, все, как в первый раз. Такое ощущение, что "история" у нас - это какие-то пустяки, просто "школьный предмет", как "рисование". Сдал и забыл. Есть дела поважнее. Романовы, Ленин, Сталин, Брежнев, Ельцин, Путин, кто там следующий, какая разница...
Нет чувства традиции, нет понимания ценности ее. Вытравляется властями? Да. Но и не очень-то сопротивляемся этому. Есть дела поважнее.

Л. С.: Тут я бы возразила, что русское сознание допетровского времени ориентировалось не на европейский историзм, а на библейский. От сотворения и до скончания мира. Частная история по европейскому образцу - это позднейшее приобретение России, повернувшейся вслед за Петром к Западу. Но, повернувшись, сделала это так успешно, что за кратчайший срок обрела и Карамзина, и Ключевского, и Соловьева, и Золотой век, и Серебряный. Еще мне кажется, что Вы всех русских подаете одним блоком. Такого конгломерата нет и никогда не было. Про огромный разрыв между образованной частью русских и необразованной ее частью написаны тонны слов. А есть еще разница между бытовыми людьми и общественными, между верующими и неверующими, между христианами и инаковерующими и т.д. У каждой из этих групп свое понимание истории и свое ее ощущение. Для христиан история трагична и кончается Страшным Судом, а не Прогрессом. И т.д.

К. С.: Это хорошо, про трагичность истории. И вот мы прячемся от этого трагизма. Я раньше думал, что после революции произошло чудовищное насилие над сознанием, что народ страдал, принимая новые "догмы", когда ему перекраивали историю коммунисты. А теперь думаю - "перестройка" - и ничего, не очень-то сильно страдали. Ну, отдельные люди повыступали, и все. А остальным сказали, что Ленин был сволочью, и они легко поверили, и забыли. Есть дела поважнее. И перестроились (ну, кроме тех, кто лишился реальных парт-привелегий). Все эти события внешние, а на глубине - чувство трагичности истории, и хочется «не думать». Потом скажут, что "перестройка" была чудовищной ошибкой - и мы снова все начнем сначала, не сильно переживая. Есть дела поважнее. Мы удивительно быстро все забываем, и плохое и хорошее. У страны размером в несколько раз больше всей Европы инерция - как у воздушного шарика.

Л. С.: Вот опять Вы говорите про всех сразу, нерасчлененно, а ведь каждый думает по-своему и те, кто пишет, ПИШУТ ПО-РАЗНОМУ. Даже до обидного, ни в чем ни у кого не сходится картинка события и ее объяснение.

К. С.: Все-таки еще один пример, именно бытового уровня – как-то он мне ближе, теплее. Вспомнился, что называется, "один знакомый француз", он показывал дверь в своем доме. Вот, говорил, эту дверь еще во время войны принес мой папа - он нес ее на себе через весь город. Так себе, конечно, дверь, говорит. Намучался я с ней, когда ремонт-перепланировку делал. Но пришлось сохранить - память об отце.
И обратная история - помните роскошные московские помойки 80-х? Когда людям давали отдельные квартиры где-нибудь в Чертаново, и они с радостью бросали все "старье", чтобы начать жизнь сначала с новыми полированными "стенками", полками из ДСП и хрусталем? У меня до сих пор вся лучшая мебель и дома и в мастерской с тех благословенных времен, из выселенных домов, бесплатная - и диван, и шкаф, и комод, и буфет, и стол и стулья... Ведь, не от того, что некуда везти бросали старую добротную мебель - а не нужна, не интересно. Это потом ее выбрасывать перестали, когда оказалось, что она стоит денег, а чисто семейной истории - мебель не хранила, увы.

Л. С.: Да ведь бросали гнилое старье, рассыпающееся. Тех, кто бросал хорошее, было малое меньшинство. Богатые меняют мерсы на лексусы и бентли, а бедные бросают на огороде ржавый без колес запорожец.

К. С.: Да что там мебель. Как быстро люди забыли, как нужно, хотя бы, собак выгуливать. Или мусор выбрасывать. Как разговаривать. Какие песни петь. А всего-то - двадцать лет как исчезли поддерживающие Историю рамки...

Л. С.: Мне жаль, что встреченные Вами люди такие несусветные. Я могу столько же примеров благообразия привести, как и неблагообразия. Но количеством случаев из жизни вопроса не решить. Если бы Вы были правы, нас всех, как и России, давно бы не было. Но мы есть.

Обсудить статью

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.