28 марта 2024, четверг, 14:45
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

07 сентября 2007, 09:40

Сентиментальное искажение истин

Рецензия на:

Витковски Н. Сентиментальная история науки / пер. с фр. Д. Баюка. М.: КоЛибри, 2007. 448 с. (Мелкоскоп).

«I know, I know, a house full of condiments and no real food»
Chuck Palaniuk. Fight Club.

«Самые опасные из ошибок — это частично искаженные истины»
Георг Лихтенберг (цит. по «Сентиментальной истории»)

Сначала — два слова о книге с формальной точки зрения, потом — спекуляции о главном и, на закуску, традиционное для рецензирования блохоловство.

Два слова о книге с формальной точки зрения

Книга начинается с предисловия, в котором рассказывается об "эффекте тауни". Автор рассказывает, как он, вместе с проводником-индейцем и ботаником-французом, занимался поисками растения тауни (Brosimum acutifolium), сок которого помогал шаманам "думать как стрела" и чувствовать приход ягуара (этот дух дерева будет дышать в спину тому, кто выпьет достаточное количество сока). История богата аллегориями. После того, как дерево было обнаружено, ему пустили кровь. Мутный, быстро краснеющий на воздухе сок, стекающий из разреза, не внушал автору доверия. Убоявшись, он отказался пить сок и вместо этого жевал кору дерева и курил трубку, набитую ее кусочками. Вместо стрелоподобного мышления его охватила "тяжелая сонливость". Химический анализ показал, что никаких "ягуарогенных" веществ в соке не было.

Из джунглей автор перебирается в национальную библиотеку, где живут новые подопытные зверьки: вымершие ученые. Это — лес истории науки. В этом лесу все плохо: люди ходят по немногим проторенным дорогам и боятся ступать дальше специально построенных смотровых площадок. Эти робкие путешествия не дают никакого улова, кроме историко-научных мифов, разоблачению которых посвящена другая книга автора, написанная в соавторстве с Свеном Ортоли, «Ванна Архимеда». Автор надеется, что добытые им историко-научные байки будут выглядеть веселее, чем «привычная история науки» (Он сетует: «... та самая, что мертвым грузом отягощает научные сочинения и впрыскивает в школьные учебники чуть ли не смертельную дозу транквилизатора, — почему она такая скучная?»: с. 14).

Завершается предисловие оптимистичным пассажем, адресованным потенциальным читателям книги.

"Этот художественный флер вряд ли одобрят те, кто хочет видеть в истории науки историю триумфа Разума и объективного познания. Зато, быть может, любопытным дилетантам, тяготящимся организованными экскурсиями по автострадам, упомянутым выше, интересно будет мелкими шажками продвигаться по скользким тропинкам, соединенным порой зыбкими мостами из лиан."

Последним штрихом следует примечание, в котором рассказывается о том, как в 2002 г. в соке тауни был-таки, хотя и в малых концентрациях, обнаружен алкалоид, вызывавший видения у шаманов.

За предисловием следуют очерки, числом тридцать пять, сопровождаемые приложениями. Каждый очерк предварен картинкой. Понять, чем очерк отличается от приложения, было непросто, но, по-видимому, «приложения» посвящены публикации довольно длинных кусков оригинальных текстов ученых, которым посвящены очерки, или текстов каких-либо документов, связанных с этими учеными. Как правило, они тоже перемежаются авторскими комментариями. Без приложений по неизвестным причинам остались Якоб Бальмер и Омар Хайям.

В целом, очерки хороши. Как временной диапазон, так и охват персоналий достаточно широки, хотя тексты слишком кратки: их едва хватает на то, чтобы поместить в конспективно набросанный контекст пару анекдотов из жизни ученых. Большинство не превышает десяти страниц. Так что единственное, что можно поставить автору в упрек, концентрируется в трудно (если вообще) переводимом слове tantalising. Танталовы муки читателя. Вот она, вода — пей, но она отступает, чуть только ты потянешься к ней жадными губами. Читаешь... Хочется еще... но на пятой, седьмой, десятой странице малого формата все заканчивается. Эта рецензия (от названия книги в начале до c'est tout в конце) заметно длиннее, чем любой из очерков книги. Возможно, от этого книга показалась мне скучноватой (при всей внешней привлекательности она неглубока). Я привык пить красный, как кровь, сок тауни — он дарит способность думать, как стрела, и населяет мир ягуарами. От жевания и курения коры, которыми и здесь пытается ограничиться верный своим привычкам автор, только клонит в сон.

Нет нужды перечислять всех ученых мужей (и дам — Ада Лавлейс прорвалась сквозь сомкнутые ряды white dead males), о которых идет речь в книге Никола Витковски. Поскольку понятие науки трактуется несколько расширительно, читатель найдет там (наряду с привычными Гарвеем, Ньютоном, Ломоносовым, Дарвиными — дедом Эразмом и внуком Чарлзом — и Максвеллом и малоизвестными Жозефом Плато и Леопольдом Гюго) Омара Хайяма (в ипостаси математика) и Эдгара По. Как книга популярная, она содержит мало интересного для историков науки, но много развлекательного для более широкой публики. Мне трудно вывести за скобки свое естественнонаучное образование, но, полагаю, что его не требуется, чтобы получить удовольствие от чтения. Чтобы получить представление о характере очерков из первых рук, можно познакомиться с одним из них (про Омара Хайяма) на промо-странице книги на сайте издательства.

Книга издана в уютном, почти карманном, формате (хотя и толстовата для большинства карманов), шрифт (наконец-то) не предназначен для слабовидящих, но и строки не теснятся друг к другу. Занятная обложка (книга издана в каком-то полутвердом переплете) приятна на ощупь и не развалилась после первого прочтения и путешествий в рюкзаке.

Два слова о главном

Для начала, скажу, что я почти готов подписаться под тем, что сказано про историю науки во введении (скучная, стандартная, убогая). Автор имеет в виду Францию, но в России ситуация не лучше. Неясно кому адресованные книги, издаваемые тиражами по 300-400 экземпляров, журнал, в котором самые зажигательные материалы последнего времени — не столько статьи постоянных авторов, сколько разгромные письма разгневанных читателей (тоже историков науки) по поводу этих статей. Однако есть и другая история науки. Она должна быть хорошо известна во Франции, хуже известна у нас, но она есть, и от этого никуда не деться.

Эта веселая история науки живет, главным образом, в англоязычном пространстве (которое автор книги мягко недолюбливает за покражу французских приоритетов). Одна за другой, вот уже десятки лет (ситуация начала меняться в 1970-е гг.), выходят статьи и книги. Интересные, хорошо написанные, порой забавные, но, вместе с тем, всегда основательные. В них есть, что почитать, за что подержаться. Это новые дороги. Они проходят по когда-то девственному лесу неведомой истории науки. Просто мы, как это часто бывает, пытаемся представить себе местность по карте с топоосновой образца 1948 г. И Никола Витковски, увы, помогает нам в этом, выдавая эти автострады за узкие тропы, которыми он пробирался, чтобы добыть нам, читателям, нечто забавное и поучительное. В принципе, контуры этой дорожной сети можно заметить в хромой (о чем будет сказано ниже) библиографии, но видны они довольно отчетливо.

Хуже того, до тех пор, пока у нас будут переводиться только популярные коллекции историко-научных анекдотов, мы так и останемся в неведении. Да, те, кто избрал историю науки своей профессией, знают, что есть «Галилей придворный» Марио Бьяджиоли, «Левиафан и вакуумный насос» Стивена Шейпина и Саймона Шеффера, «Природа и нация» Лизбет Кёрнер, «Политика эволюции» Адриана Десмонда, «Повелители мухи» Роберта Коулера, «Пастеризация Франции» Бруно Латура и многие, многие другие замечательные книги (не говорю о множестве журналов, наполненных не менее интересными статьями). Однако эти названия ничего не скажут подавляющему большинству российских читателей рецензии. Они никогда не полезут на amazon.com, чтобы купить их. Им некуда будет пойти, чтобы взять их в библиотеке. Они так и будут блуждать в трех соснах (даже не в сельве), ведомые отечественными историками науки, пекущимися о рядовом читателе не более, чем картографы советских времен, бесстыдно и безнаказанно снабжавшие страну картами 1:400000, по которым нельзя было сделать ничего, кроме как проехать из пункта A в пункт B на автобусе.

Во Франции книга Витковски, вероятно, закрывает какой-то узкий сегмент рынка, насыщенного историко-научной литературой (постоянные отсылки к стандартным текстам разбросаны там и сям). У нас она выглядит, как одинокий воин в чистом поле, как чудом уцелевший шкафчик с приправами, выброшенный из окна взорванной квартиры безымянного героя Бойцовского клуба. Этими пряными анекдотами нечего посыпать. Еды нет. Ее последний раз раздавали бедным еще при советской власти. Хорошо, если у кого-то чудом окажутся два зеленых от тоски тома истории биологии с древнейших времен до наших (их, начало 1970-х) дней или довольно краткая история физики Кудрявцева. Есть ли у нас то, что могло бы их заменить? Много ли того, что может их дополнить? Сколько книг, из тех, что ежегодно фигурируют в отчетах единственного на всю страну Института истории естествознания и техники РАН, написаны на современном уровне и доходят до читателей?

Да-да, я знаю, знаю, в чей огород я бросаю камни. Дмитрий Баюк, переводчик книги Витковски и мой коллега по клубу научных журналистов, одновременно — заместитель главного редактора центрального для дисциплины журнала «Вопросы истории естествознания и техники» и старший научный сотрудник помянутого мной Института. Но кто как не он поймет меня правильно? Нет у меня ощущения, что эта книга поможет реанимировать историю науки в России. Впрочем, скорее всего, эта задача не стояла. А жаль...

Главных тем (достаточно часто проговариваемых, чтобы стать заметными) в книге три: рациональное и иррациональное в научном творчестве, историко-научные мифы, связанные со спорами о приоритете, и забытые имена. Не трогая забытых имен, не могу не прокомментировать первые две, более общие.

После того, как было сломано столько копий по поводу историзации научной рациональности, разбросанные по тексту ремарки автора об иррациональном в научном творчестве (вот, дескать, глядите, из какого сора растут, не ведая стыда, научные теории) выглядят странно. В этом, в общем, не было бы большой беды, если бы рациональность Никола Витковски не была столь неизменна / внеисторична, кого бы он не обсуждал: наших почти современников из недавно ставшего историей XX века или далеких от нас ученых XVI—XVIII веков.

Историко-научные мифы, связанные с битвами за приоритет в открытиях и изобретениях, по большей части местные, французские, нам не известные. В России есть свои, и развенчание французских не дает нам ничего, кроме мрачного удовлетворения темной стороны национальной гордости. Приятно узнать, что Папен не сделал парохода, но радость неглубокая и неискренняя. Печально лишь, что в анализе этих случаев Витковски не идет дальше календарных констатаций. Как будто не было уже ставшего классиком Куна, который в своей «Структуре научных революций» продемонстрировал проблематичность традиционного «календарного» подхода к «открытиям» и изобретениям, как будто не было более поздних работ, показавших, как извлечение на свет малоизвестного покойного предшественника помогает решать споры о приоритете между ныне здравствующими коллегами и создает позитивную мифологию нарождающегося научного сообщества, даря ему полумифического отца-основателя.

Напрашивается странный вывод: история науки в исполнении Никола Витковски — это диковинный гибрид между кажущимися сейчас наивными и натуралистическими представлениями образца едва ли не 1960-х и современными культурологическими исследованиями, прогулки туриста по «экологическим тропам» национального парка, выдаваемые за приключения первопроходца в неведомом лесу.

Блохоловство

В качестве приложения, во имя искоренения самых опасных ошибок (см. эпиграф №2), попробуем половить блох (я отнюдь не уверен, что поймал всех, но, следуя глубоко укоренившейся привычке энтомолога, не могу промолчать о тех, что попались на глаза). Сразу скажу, что на книгу в двадцать листов их относительно немного. Блохи перечислены в порядке обнаружения, который, по большей части, соответствует порядку страниц (указаны в скобках; во всех случаях, когда прямо не указано обратное, страницы приводятся для рецензируемой книги).

(1) Собственно, я почуял неладное, когда, после прочтения первых двух баек, полез со скуки (увы, как я сказал выше, некоторая поверхностность изложения все время вызывала у меня ее легкие формы) смотреть библиографию. Сначала она не вызывала у меня протеста. Я расслабленно скользил взглядом по знакомым и незнакомым названиям, с удовольствием отмечая, что автору не чужд интерес к современной историко-научной литературе, и вдруг запнулся на ровном месте. На глаза попалась вторая ссылка на работы автора с запоминающимся именем Betty Jo Teeter Dobbs. В этом не было бы ничего странного: мало ли работ одного и того же автора может попасться в библиографии? Меня, однако, насторожил не сам повтор, а то, что между двумя работами Betty Jo Teeter Dobbs вклинилась ссылка на работу John Maynard Keynes. Внезапно весь список литературы предстал в новом свете. Милая странность — начинать с имени автора и заканчивать фамилией — теперь не казалась мне самой большой проблемой. Весь список на восемь с половиной страниц был составлен не по алфавиту. Вместе с тем, начало его не вызвало у меня протеста, я втянулся и только повтор имен заставил задуматься над тем, что что-то не так. Ларчик просто открывался: это были концевые сноски, безжалостно лишенные перекрестных ссылок с и на те места, откуда на них надлежало ссылаться. Эта гипотеза объясняет как кажущуюся естественность списка (он, естественно, начинается источниками ко введению и первым очеркам), так и «разбитый» алфавитный порядок: будь это просто постатейные библиографии, слитые вместе, алфавитный порядок должен бы был сохраняться хотя бы в их пределах. Редакторы русского перевода, вероятно, забыли, что имеют дело с концевыми сносками и оставили их валяться в конце книги неопрятной грудой, имеющей поверхностное сходство со списком литературы.

Надо ли говорить, что, окрыленный этим открытием, я стал пристальнее присматриваться к основному тексту?..

(2) Первая находка не заставила себя долго ждать: она была обнаружена в самом начале книги в очерке, посвященном Уильяму Гильберту, одному из первых авторов, занявшихся экспериментальными исследованиями магнитов. Комментируя понятие «orbis virtutis» (это нечто, присутствующее вокруг магнита) переводчик дает примечание, которое, как кажется, проясняет суть дела: «Мир добродетели (лат.), однако Гильберт подразумевает здесь некую "область качества"» (С. 32).

Признаться, совершенно непонятно, почему orbis — это мир. Orbis — это круг / окружность (отсюда «орбита»), округ (или окрестности, если угодно), поскольку иногда используется в контекстах, в которых его проще переводить таким образом. Есть устойчивое выражение orbis terrarum — дословно «круг земель», которое обычно переводится как «мир», но в иных сочетаниях слово orbis «мир» означать не обязано. Позднелатинская virtus лишь приблизительно соответствует нынешней русской добродетели, поэтому не вполне ясно, что здесь может дать прямой перевод. Дело в том, что virtus (мн. ч.: virtutes) — это и сила, и рать, да еще и, в придачу, один из ангельских чинов, соответствующий в православной традиции чину «Властей» (об ангельских чинах см. Дионисий Ареопагит, в особенности, гл. VIII «О Господствах, Силах и Властях, и о средней их Иерархии»; конкретно про virtutes там сказано следующее: «Наконец наименование святых Властей — знаменует равный Божественным Господствам и Силам, стройный и способный к принятию Божественных озарений чин, и устройство премирного духовного владычества; — не употребляющее самовластно во зло дарованные владычественные силы, но свободно и благочинно к Божественному как само восходящее, так и других свято к Нему приводящее, и, сколько возможно, уподобляющееся Источнику и Подателю всякой власти, и изображающее Его, сколько возможно для Ангелов, в совершенно-истинном употреблении своей владычественной силы.»). Для автора XVI века ангельский чин — более чем вероятная коннотация. На выходе получаем orbis virtutis = область, окрестности магнита, в которых проявляется какая-то загадочная власть / сила. Странным образом, при всей неопределенности, менее туманно, чем «мир добродетели», хотя не намного ближе к современному пониманию.

(3) Сокращенное название знаменитого сочинения Уильяма Гарвея о кровообращении (De motu cordis) почему-то снабжено пояснением в скобках «О движении жил и крови» (С. 67). Разберемся по порядку. Полное название работы Гарвея таково: Exercitatio Anatomica de Motu Cordis et Sanguinis in Animalibus ([Harvey], 1628), и оно довольно непротиворечиво переводится следующим образом: анатомическое упражнение о движении сердца и крови у животных. Латинское cor (в родительном падеже: cordis) — это сердце. С ним можно спутать corda (в родительном падеже: cordae, а cordis — в дательном и аблативе) — жила, струна, но делать этого не следует. Тем более, что (1) любитель первоисточников может легко убедиться, что для обозначения того, что можно было бы с некоторой натяжкой назвать «жилами» (сосудов), Гарвей использует ясные без перевода слова arteria (см. [Harvey], 1628 P. 10 et ff.) и vena (ibid. P. 13 et ff.), и (2) те, кто ходят «по камушкам», всегда могут проверить себя по легко доступному русскому переводу (Гарвей, 1927 или 1948).

(4) В приложении к очерку об Эразме Дарвине (C. 173) можно найти замечательный пассаж: «Первая часть "Ботанического сада" Эразма Дарвина, озаглавленная "Любови растений" (The Loves of the Plants, 1789), представляет собой странную смесь художественных, атеистических и антропоморфических вариаций на тему половой жизни растений. Поскольку способы вегетативного размножения бесконечно разнообразны, истории о тычинках и пестиках принимают иногда такой оборот, что покраснели бы платаны Булонского леса». Речь идет о широко известном изложении линнеевской системы растений в стихах. Тем более забавна ошибка на уровне знаний пятого класса средней школы, разрушающая самое основание эротических фантазий двух естествоиспытателей XVIII века: вегетативное размножение перепутано с размножением растений (что нетрудно сделать при переводе). Как в самой Systema sexualis Карла Линнея, так и в поэме Эразма Дарвина речь идет о половом размножении растений (reproduction végétale) «при помощи тычинок и пестиков», а отнюдь не о вегетативном размножении (reproduction végétative) при помощи вегетативных частей растений, например, побегов или листьев. Вегетативным размножением растений, например, занимается каждый огородник-любитель, сажающий по весне картошку (закапывающий в землю клубни — видоизмененные побеги). Даже если французский автор-физик допустил роковую оплошность (увы, оригинала книги Витковского я не видел), его следовало бы поправить (о вегетативном размножении у растений см., например, Корчагина, 1978: с. 118-123 и 144-146; специально даю ссылку на книгу, которая в чуть более раннем издании могла бы быть известна переводчику).

(5) Популярная в позднеперестроечные годы Курехинская байка про то, что Ленин был грибом, глубоко укоренилась в постсоветском дискурсе. Гифы ее собственного мицелия проникают все дальше. Египетские иероглифы мимоходом поручено расшифровывать трогательному гибриду Жана-Франсуа Шампольона (Jean-François Champollion) и шампиньона — Шампильону (С. 256).

(6) Каждый, кто сталкивался с переводными рассказами про Чарлза Дарвина, хотя бы раз слышал о его зябликах (С. 277). Избранные, которым довелось читать грамотные переводы или работы, написанные русскоязычными зоологами, знают, что речь идет о так называемых дарвиновых вьюрках. Английский finch и французский pinson не вполне соответствуют русскому зяблику, Fringilla coelebs (конкретно chaffinch или le pinson des arbres). Более того, зяблик и дарвиновы вьюрки относятся к разным, хотя и близким, семействам отряда воробьиных: зяблик — к вьюрковым (Fringillidae), а дарвиновы вьюрки — к овсянковым (Emberizidae). Устоявшееся название Darwin's finches (традиционно переводившееся как ëдарвиновы вьюркиû) — частный случай довольно распространенного явления: несоответствия между народной и научной номенклатурой. В английском языке не только почти все вьюрковые, но и некоторые представители овсянковых традиционно называются finches. Однако все это не дает никаких оснований называть их "зябликами". В русском языке зябликом называется один-единственный вид птиц, и в роли родового названия слово "зяблик" совершенно немыслимо.

(7) Фораминиферы (Foraminifera) в русскоязычной зоологической литературе традиционно рассматриваются как существа женского рода (см. например, Догель, 1975: С. 27-31), поэтому родительный падеж множественного числа должен быть не «фораминиферов» (С. 363), а «фораминифер».

(8) Зеглодон (с. 364) — это не сухопутный предок дельфина. Во-первых, у него имеется традиционное "русское" название зейглодон (от лат. Zeuglodon). Во-вторых, строение этого древнего водного китообразного, достигавшего 25 метров в длину, не предполагает возможности не только жить на суше, но и выходить туда на короткое время. Пользуясь случаем, отмечу, что современное название этого животного (установленное согласно принципу приоритета) — базилозавр (Basilosaurus, царский ящер). Оно связано с ошибочной первоначальной идентификацией этого древнего кита как ископаемой морской рептилии — скелеты базилозавров с их длинными позвонками и относительно короткими ребрами выдавали за скелеты легендарных морских змеев (см. Кэрролл, 1993: С. 92-93).

(9) Фраза о том, что Д'Арси Томпсон «складывал ... семена и личинки — в зонтик» (С. 364), наводит на мысль о теологическом понимании одушевленности: личинкам, как и трупам, в душе отказано. Кому как, а мне было бы приятнее, если бы он складывал личинок. Оставляю «клейких козявок» (там же) на совести испорченного телефона (цитата из воспоминаний дочери Д'Арси Томпсона в двойном переводе через французский), но соседство их с ракушками наводит на мысль о том, что речь могла идти о голых слизнях.

(10) Облака, в отличие от ручек, не бывают перьевыми (С. 373). Обычно их называют перистыми.

(11) Воздух не откатывают, а откачивают («откаченный воздух» см. на с. 384).

(12) Угри плывут на нерест не через (С. 393), а в Саргассово море.

(13) Омар Хайям из Нишапура к концу главы превращается во французского дворянина Омара Хайяма де Нишапура (С. 426). Это можно принять за шутку, но отнести ее придется на счет переводчика, поскольку французский язык оригинала не располагает соответствующими возможностями.

C'est tout.

Благодарности

Автор считает своим приятным долгом выразить благодарность Марине Вильнер, обратившей его внимание на милый диссонанс между афоризмом Георга Лихтенберга на обложке и текстом книги.

P. S. Пока писал рецензию, узнал из e-mail рассылки Клуба Научных Журналистов, что эта книга не только научно-популярная, но и детская. Не уверен. Не столько потому, что я не верю в силы детей, сколько потому, что не знаю, насколько интересны могут быть детям намеки на неизвестные им обстоятельства. Чтобы читать эту книгу, надо худо-бедно представлять себе хотя бы стандартную историю науки. А физику — в объеме курса общей физики для естественнонаучных факультетов.

Литература

Гарвей У. Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных / перев. и примеч. К. М. Быкова; предисл. акад. И. П. Пвлова. М.; Л.: Гос. изд-во, 1927. X+113 с. (Имеется более доступное второе издание: Гарвей В. Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных. Л.: Изд-во АН СССР, 1948. 235 c.)

[Дионисий Ареопагит]. Святого Дионисия Ареопагита о небесной иерархии. М.: Синод. тип. 1839. 2+70 с. и множество последующих изданий. Есть Интернет-версия: http://vehi.net/areopagit/nebesnaja.html

Догель В. А. Зоология беспозвоночных: учебник для ун-тов. 6-е изд., перераб. и доп. / под ред. проф. Ю. И. Полянского. М.: Высш. Школа, 1975. 560 с.

Корчагина В. А. Ботаника: Учебник для 5-6 классов средней школы. 12-е изд. М.: Просвещение, 1978. 272 с.

Кэррол Р. Палеонтология и эволюция позвоночных: в 3-х т. / пер. с англ. Белова В. В. и Карху А. А. Т. 3. М.: Мир, 1993. 312 с.

[Harvey, W.] Exercitatio Anatomica de Motu Cordis et Sanguinis in Animalibus Gulielmi Harvei Angli, Medici Regii, & Professoris Anatomiae in Collegio Medicorum Londinensi. Francofurti: Sumptibus Guilielmi Fitzeri, 1628. 72 p. + 2 pl. Опубликовано в Интернете: http://www.rarebookroom.org/Control/hvyexc/index.html

Обсудить статью

См. также:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.