Тоска по идеологии – стремление к содержательности
Политическая жизнь сегодняшней России подчеркнуто деидеологизирована. Идеология как будто бы выведена за скобки политики, упразднена за ненадобностью. И в самом деле, если многопартийность дважды только в течение последнего избирательного цикла потерпела фиаско, то какая может быть идеология в классическом смысле. Речь в данном случае не идет о такой квазиидеологии, как служение власти как таковой и вере во всепобеждающую силу рейтинга.
Идеологические системы (как совокупность политических и моральных ценностей, а также представлений о месте твоей страны во времени и пространстве) должны транслироваться либо партиями, либо отдельными сегментами гражданского общества (общественными объединениями, интеллектуальными клубами и пр.). Но известно, что партия – это производное от латинского слова “pars”, то есть часть, а сегодняшняя российская политическая элита, начиная с президента, видит в любой фрагментации (даже оправданной) угрозу стабильности. А стабильность ныне священная корова российской политики, в жертву которой можно принести и многопартийность, и идеологический плюрализм.
Если же говорить о гражданском обществе, то дело не столько в его слабости, сколько, во-первых, в деполитизированности (а, значит, и в деидеологизации), а во-вторых, в зараженности общественных лидеров патерналистскими настроениями. Не готовы сегодня бизнесмены и ученые, кролиководы и филателисты связывать противостояние чиновничьему беспределу и несовершенство законодательства с политической деятельностью, а потому ведут довольно бессистемную стихийную борьбу по искоренению отдельных, кое-где порой возникающих недостатков, не пытаясь покуситься на основы. Отсюда и отсутствие амбициозных целей и перманентное желание защитить добрых президента и губернаторов от сонма злых бюрократов второй и третьей величины. Одним словом, ролевая функция купцов-просителей из гоголевского “Ревизора”. Вроде бы самостоятельные и состоявшиеся люди, а в то же время просители и ходатаи. Очевидно одно. Это - не потенциальные нарушители политического спокойствия.
Но, как известно, недостатки любой системы - есть продолжение достоинств. Стабильность и деидеологизация лишают современную политику содержательного обсуждения проблем. И пусть идеологическое противоборство коммунистов (национал-патриотов) и демократов (либералов), а также борьба политиков и “людей дела” (так называемых хозяйственников) ельцинской эпохи были заведомым упрощенчеством, они позволяли вести содержательный разговор о проблемах государственности и госстроительства, моделях экономической реформы и эффективности той или иной формы собственности. Сегодняшние аналитические выступления почти ограничены трактовками очередной порции слухов об усилении “питерских” и ослаблении “семейных”, успехах (или провалах) того или иного клана в президентской администрации. Политика стала тождественна интриге, а последняя перестала восприниматься как средство для достижения успеха. Интрига стала самоцелью. Между тем острые и никуда не ушедшие проблемы экономической модернизации, национальной самоидентификации, поиска и достижения политического консенсуса по основным проблемам жизни Российского государства и общественного развития перестали быть предметами споров и дискуссий. Содержательное обсуждение моделей развития страны уступило место поверхностной "кремленологии".
В этой связи появление любого нового политико-идеологического проекта или программного текста, главной целью которого является не трактовка очередных кадровых перестановок, а предложение модели будущего, можно только приветствовать. Сегодня вопрос о его нахождении в правом и левом углу идейно-политического спектра на самом деле вторичен. Появление подобного проекта (путь даже и несущего в себе сильный заряд утопичности) и его последующее обсуждение позволяют надеяться на хотя бы частичное возвращение содержательности в российскую политику.
Либерализм vs. социал-демократия
Попытку предложить некий программный текст предпринял вчерашний олигарх, а ныне "частное лицо, гражданин Российской Федерации" Михаил Ходорковский. "Левый поворот" уже привлек значительное внимание российских экспертов. Привлечет ли данный проект внимание российского истеблишмента? Ответ на этот вопрос зависит от многих факторов. В конечном счете, от того, насколько авторы текста и его адресаты (КПРФ, "Родина", левые либералы) окажутся способны к трансформации теоретических положений “Левого поворота” в реальные социально-политические проекты и инициативы.
Михаила Ходорковского уже подвергли критике за идеологический эклектизм и стремление соединить несоединимое (социализм и либерализм, патерналистское государство "всеобщего блага" и частную инициативу). За то же самое в свое время был не единожды бит Анатолий Чубайс с его проектом “Либеральной империи” и идеей либерально-патриотического синтеза. Дескать, главный электрик страны пытается играть на патриотической поляне. Между тем, Ходорковский не пытается забраться на “чужую” поляну, расположенную с левой стороны российского политического леса. Суть его предложений – не механическое соединение левого и правого, а органическое объединение свободы и справедливости в политической и управленческой практике. Думается, что нарушение идеологической чистоты и непорочности - не главный недостаток текста. В значительной степени критика “либералов-эклектиков” вообще бьет мимо цели. Тем паче, что Ходорковский – не новичок в составлении серьезных политических текстов.
Как известно, либерализм - самая гибкая из идеологических систем. Именно за идейно-политическую гибкость, способность к заимствованию других идеологем (от социал-демократических до консервативных) оппоненты либералов во все времена подвергали их критике. По словам классика либеральной мысли Фридриха фон Хайека, “сама природа принципов либерализма не позволяет превратить его в догматическую систему. Здесь нет однозначных, раз и навсегда установленных норм и правил”. Отказаться от этого правила, значит, по Хайеку, пойти по “дороге к рабству”.
Так в чем же отступает от либерального духа Ходорковский? В том, что, в соответствии с заветами классика мировой либеральной мысли, пытается заимствовать для легитимации либерализма иные идеологемы? Говорит о необходимости легитимации приватизации, противостояния "авторитарным тенденциям" в их "самом нетворческом, застойном маразматическо-черненковском варианте"? Нет, автор текста не эклектик, а последовательный либерал, стремящийся сделать либеральные ценности не уделом столичной богемной тусовки, а достоянием всего общества. Весь доклад пронизан идеей развития свободы в России от элитарного варианта к массовому (эгалитарному, если угодно).
Проблема автора не в недостатке либерализма и не в “заигрывании” с якобы популярными левыми идеями. Ходорковский просто сделал добротный проект, подготовленный в русле российской общественно-политической традиции. Для российских идеологов и “творцов смыслов” прошлого, настоящего и, вероятно, ближайшего будущего характерны четыре основополагающие вещи:
- претензия на открытие универсальной “отмычки” для разрешения всех острых проблем;
- неразработанный понятийный аппарат и отсутствие внятных дефиниций, что лишает идейно-политический текст некоей системы координат;
- интеллигентский комплекс неполноценности и нарочитое “народолюбие”;
- “столичный” взгляд на свою страну, которая собственно Москвой (а до 1917 г. Санкт-Петербургом) и ограничивается.
Автор "Левого поворота" обрушивает всю силу своего полемического таланта на обоснование тезиса о необходимости "полевения" российской политики и о массовом общественном запросе на социал-демократический проект. Между тем, провал либерального проекта в России, как ни парадоксально это на первый взгляд прозвучит, не очевиден. Никогда еще в российской истории либеральные ценности не получали столь весомого признания и у элиты, и у общества, как в последние 15 лет. Вопросы о целесообразности рыночной экономики, частной собственности, приватизации, бездефицитного бюджета уже перестали быть предметом дискуссий. Коммунисты - предприниматели, собственники недвижимости, грантополучатели заграничных фондов - яркое тому подтверждение. Единственное за поставгустовский период "левое" по политическому происхождению и личному бэкграунду правительство Е.Примакова-Ю.Маслюкова было вынуждено проводить, по сути дела, внутренне глубоко ему чуждую либеральную политику, быстро отказавшись от услуг советского экономического бомонда. “В нашей партии все трудящиеся массы против антинародного бюджета, поскольку его доходы направляются на покрытие дефицита, выплату долгов международным валютным спекулянтам, а непроцентные расходы на поддержку отечественного производителя не растут”, - один из комментариев лидера КПРФ Геннадия Зюганова показывает блестящее овладение одним из главных противников российского либерализма азами либерального политического и экономического языка. Сегодня на этом языке изъясняются и президент Владимир Путин, и вождь КПРФ Геннадий Зюганов, рассуждающий о наступлении полицейского государства и сворачивании “народной демократии”, и даже неистовый “чубайсоборец” Сергей Глазьев, говорящий о том, что он ни в коей мере не выступает против рынка, а лишь за более справедливое перераспределение сверхприбылей олигархов. Целый ряд либеральных политических конструкций вошли в политический язык современной России окончательно и бесповоротно. Это:
- рыночная экономика,
- демократия и легитимация власти через выборы,
- политический и идейный плюрализм.
А ведь еще в 1993 г. лидер КПРФ призывал к восстановлению народовластия в лице Советов, а в 1996 г. возглавляемая им фракция отказывала в легитимности нынешнему Российскому государству, денонсируя Беловежские соглашения. Если кто не помнит, в начале 1990-х гг. лидеры "народно-патриотической оппозиции" предлагали программу “восстановления” экономики, в которой предполагались такие меры как “заморозка” цен и их госрегулирование, а также разрешение исключительно мелкой и средней частной собственности. Сергей Глазьев в конце 1990- х гг. свои экономические изыскания даже называл “Мобилизационная экономика”.
Сегодняшний политический язык, в отличие от начала 1990-х гг., не столь плюралистичен и более либерально однороден. Кто из сегодняшних крупных политических лидеров (разве что за исключением Жириновского) будет всерьез говорить о “замораживании” цен, народовластии Советов, восстановлении СССР или отказе от всенародных выборов всех уровней? Другой вопрос, что эта языковая гомогенность не всегда совпадает с Realpolitik, а действия высшей власти, на словах вполне либеральной, далеки от воплощения этих слов в либеральном стиле.
Увы, но феномен либерализации политического и массового сознания, то есть по сути главного успеха либерализма в России “рубежа веков”, остался вне фокуса внимания Ходорковского. Ох уж это извечное интеллигентское стремление думать о народной правде и о слезе бабушки, понесшей тяготы рыночной экономики. Как будто социал-дарвинист Егор Гайдар об этой самой бабушке вовсе и не думал. Неплохо бы либералам (даже и социальным) помнить о таких вещах, как коридор политических и экономических возможностей. Не следовало бы забывать и о таких непопулярных вещах, как ответственность столь любимых популистскому сердцу бабушек за строительство неэффективной советской экономики. История, как учил Гегель, не империя счастья…
Новая демократическая оппозиция власти должна научиться говорить на новом политическом языке, отличном от стиля “пикейных жилетов” Садового кольца. С этим посылом автора “Левого поворота” трудно спорить. Но зачем, что называется, с водой выплескивать и ребенка? Почему вся “новизна” выступлений российских демократов традиционно сводится к ритуальным проклятиям в адрес первого президента РФ? Увы, не избежал этого “поворота” и Михаил Борисович. Между тем, как бы ни относиться к личности Бориса Николаевича (со всеми его “рокировочками”, “загогулинами” и “семейными ценностями”), придется признать, что у сегодняшнего нашего государства (не советского и не имперского фантома) Российского нет другого отца-основателя. Без Ельцина не было бы ни поверженного коммунизма, ни уничтоженной советской власти, ни рыночных реформ, ни первого в истории России прецедента передачи власти преемнику, в соответствии с нормами законодательства, ни демократизации общественной жизни. Иным словами, ни Путина, ни самого Ходорковского (как политических фигур, естественно) не было бы. А уж если говорить о политической воле первого президента, то лидеру всех нынешних рейтингов не сравниться по этой части со “слабым предшественником”. Пережить два импичмента, два путча, парад суверенитетов и дефолт, переиграть всех (!) политических противников и при этом передать власть мирным путем, не сползти в гражданскую войну и сохранить единство страны сумеет далеко не каждый лидер государства. Сводить все деяния “дедушки” к операции-1996 и “семье” - это то же самое, как сводить все деяния Екатерины Великой к ее амурным романам, а деяния Петра I к попойкам с Алексашкой Меншиковым.
Конечно же, российский либерализм рубежа ХХ- XXI вв. оказался недоразвитым. Но вина ли это либерализма как идейно-политической системы? Можно ли назвать конвертацию власти бывшей партноменклатуры в собственность либерализмом? Можно ли отождествить либерализацию цен и экономической деятельности вообще с либерализмом? Вероятно при всем желании, равно как и нелюбви к либерализму, нельзя расценить как либеральные проявления соединение власти и собственности, коррупцию как системообразующий фактор госстроительства и экономики. Если бы автор взялся за труд рассмотреть хотя бы тезисно ситуацию в российских регионах, то получил бы однозначный ответ об антилиберальной природе режимов Шаймиева, Рахимова, Илюмжинова, не говоря уже об ичкерийском революционном эксперименте Дудаева-Масхадова.
Россия переживает модернизацию, а модернизация чревата всплеском политической, социальной, экономической архаики. Отсюда и возрожденное “наездничество” в Чечне, и кумовство и непотизм в кадровой политике российских регионов (особенно национальных республик). Не праздный вопрос: “Не мало ли у нас в России было либерализма? Не носил ли он поверхностный характер?” И если это так, то стоит ли ставить задачу “социализации”, не доведя до конца процесс либерализации? И чем социал-демократический проект лучше либерального? Какие критерии большей успешности первого? Из текста, увы, этого не следует.
Демократия в поисках национальной идеи
И последнее. "Левый поворот" вовсе не касается проблем национальной идеологии и национальной самоидентификации. Увы, это не только проблема Ходорковского. Игнорирование "национального вопроса"- отличительная особенность российских демократов, воспринимающих подобную тематику исключительно как проявления "квасного патриотизма". Но без рассмотрения этой проблемы вопрос о повороте направо или налево вторичен. Как сделать демократию в России (правую или левую) национальной, “своей”, “почвенной”? Очевидно, что одних социальных программ и поворотов влево для этого мало. Без успешного ответа на “проклятый вопрос современности”- национальной самоидентификации - невозможны ни политическая стабильность, ни процветание страны, ни благополучие ее граждан.
Можно сколько угодно говорить о поиске более удачной экономической модели, об удвоении ВВП и борьбе с бедностью, о реформе образования или вооруженных сил, но все наши старания в этом направлении окажутся лишенными смысла. Сами по себе социально-экономические, политические, управленческие решения, лишенные идейного наполнения, становятся всего лишь бегом на месте или по кругу. Кем является человек с ружьем, даже самый хорошо оплаченный и хорошо обученный, но не знающий, какую родину он защищает и для чего несет тяжкое бремя службы? Не более чем пушечным мясом, рыцарем удачи или обыкновенным бандитом. Кем может быть управленец, не понимающий национальных интересов своего государства? Не более чем поглотителем средств национального бюджета.
Но какой смысл наше государство вкладывает в свое существование и как это существование оправдывает? Сегодня ответ на этот вопрос отсутствует даже у представителей политической элиты. Точнее, их существует несколько. Только образу России как молодого демократического государства, возникшего в результате августовской буржуазной революции, там места не находится. Зато есть три виртуальных, весьма мифологизированных образа. Первый - это образ Советского Союза, с которым его носители связывают существование Золотого века, когда люди “жили, как боги, с спокойной и ясной душою, горя не зная”. Что для них современная Россия? Обрубок СССР, ублюдочное государство, которое и защищать-то неприлично. Второй миф – это Российская империя, с которой его носители нам предлагают “восстановить историческую преемственность”. Что ж, давайте будем последовательны и возродим вслед за империей сословность, самодержавие, черту оседлости. Третий миф - это миф “возрождения”, обретения “корней”, “возвращения к истокам”. Его певцами выступали и выступают как деятели этнонационалистических движений в республиках в составе России, так и всевозможных региональных течений (казачество, например). Творцы “возрождений” говорят об исключительности своих народов, их особой “древности”, а также вводят явочным порядком права этнической собственности на “свою территорию”. Тот факт, что с “возрождением” прошлого возрождаются и проблемы прошлого, “возрожденцев”, похоже, не слишком тревожит.
Между тем очевидно, что без окончательного формирования образа новой России как молодого демократического государства, основанного на принципах реальной (а не управляемой) демократии, гражданского (а не этнического) национализма никакая демократия (ни правая, ни левая) как политическая реальность не возможна.